Как андеграунд превратился в обычную классику?
Сегодня в Петербурге есть около 40 независимых театров. Это уникальное явление, потому что такие частные пространства и проекты держатся на плечах молодых ребят — выпускников Театральной академии на Моховой — и существуют за свой счет, расходуя только энергию и идеи создателей. Мы поговорили с Геннадием Блиновым, выпускником мастерской А. А. Праудина, актером БДТ, театра «ЦЕХЪ» и «Невидимого театра», о том, зачем нужно ходить в независимые театры, кто и как их создает и существует ли сегодня цензура на сцене.
— Выпускаясь из Театральной академии, вы всем курсом создали собственный независимый театр «ЦЕХЪ». Почему сейчас существует такая тенденция — создавать труппу курсом, если можно пойти в государственный театр?
— В государственные театры берут приблизительно двух-трех человек с курса, поэтому людям, которые выпускаются и не попадают в гостеатр, хочется высказываться, нести смыслы. Тогда они объединяются и возникает некая совместная энергия, которая толкает коллектив на сумасшедшие идеи, открывать новые пространства и строить площадки.
В нашем случае по окончании Театральной академии мы имели около десяти спектаклей, которые были на очень хорошем художественном уровне. Мало кто хотел вот так просто расстаться с этими работами. А еще мы были на международном фестивале в Польше со спектаклем «Чудотворец», где взяли Гран-при. Так у нас появилась небольшая сумма, которая превратилась в наш общий банк.
Дальше мы стали искать возможности, места для прокатов спектаклей. Вдруг случилась удача — и театр Малыщицкого предложил нам примкнуть к ним, на что мы, конечно, согласились. Мы тогда назывались «Цехом свободных художников». С течением времени поняли, что нам тесно друг с другом, и стали искать помещение под собственный театр. Решили использовать те деньги, которые выиграли на фестивале. Взяли кредит, заняли кучу денег у знакомых и построили функционирующую классную площадку, которая прослужила нам пять лет. Знаю, что «Этюд-театр» и «Невидимый театр» точно так же поступили.
— Почему существует мнение, что такие театры, созданные выпускными курсами, долго не живут?
— «Энергии хватает ненадолго, лет на пять», — так говорят. И вот нам уже восемь лет. Наверное, потому, что у театра «ЦЕХЪ» упор на организованность и ответственность, — это позволяет не распадаться труппе. Чем еще крут «ЦЕХЪ» — тем, что там очень все структурировано и технически хорошо: билеты, сайт, места, пиар, работа со зрителем. Спасибо Мише Каргапольцеву (руководитель театра. — Прим. ред.). Сейчас новая очень удобная площадка на Чкаловской. Поэтому «ЦЕХЪ» держится на тех людях, которые занимаются им постоянно. Конечно, остались не все, кто с нами вместе начинал, многие ушли, но и пришло тоже не мало.
— А с какими сложностями вы столкнулись, когда создавали театр?
— Сложности были финансовые, насколько я помню. Такого рода сложности всегда преследуют независимые театры, потому что театр, как правило, не может окупаться сам. Конечно, есть государственная поддержка, которая покрывает аренду, но не всегда ее можно получить. В какой-то момент у нас ничего не было: нам не выдавали гранты, а мы должны были оплачивать как-то аренду. Поняли, что у нас нет денег, и придется скинуться самим.
Сложности были с переездом: нас выгнали с одного места, мы переехали на Чкаловскую. И еще в ковидное время были проблемы с тем, что действовали те же самые ограничения, что и в государственных театрах. Тяжелое время. Но тогда у нас был грант от правительства, поэтому мы смогли все покрыть.
Еще одна из самых больших проблем — собрать всех вместе, потому что многие работают в разных местах, соединить все расписания в одно и учесть каждого.
— Чем независимые театры отличаются от государственных? В чем магия независимости?
— Я думаю, есть некий общий язык, который нарабатывается не один, не два, не три года. Государственные театры — это, как правило, большая машина, которая работает очень мощно. Спектакли выходят постоянно. И не всегда у людей хватает времени на притирку друг к другу. Даже с актерской точки зрения очень редко появляется хорошее партнерство, хороший четкий ансамбль.
В негосударственных театрах люди обычно сплоченнее, они знакомы очень давно. Между ними возникают какие-то энергии очень правильные, очень точные, поэтому, я думаю, в этом отличие.
Независимые театры всегда открыты экспериментам, которые омолаживают театр и обогащают. Это полигон, на котором ты уверен, что будешь заниматься творчеством и делать что-то не ради денег и статуса, а просто потому, что ты этого хочешь.
Нет никакого смысла, никаких оснований для существования независимых театров, но они существуют. Нет никакой пользы. В театре вообще мало пользы, особенно в негосударственных, но люди туда почему-то ходят, может, из-за энергии свободы, дерзости, легкого безумия.
— При переходе из независимого театра в государственный что-то меняется? Появляется ли цензура?
— Можно сколько угодно ругать независимые театры и говорить: «Какого черта вы называетесь негосударственными, если государство вам помогает?», но это прямая обязанность государства — помогать таким театрам, потому что они создают уникальные прецеденты, события.
Цензура никогда не была проблемой в театре, как мне кажется. Всегда можно найти способ, сказать, что думаешь, не произнося слов и не подвергаясь цензуре. Просто нужно быть слегка изощреннее, искуснее.
— Считается, что классический театр сегодня застрял в кювете современности, чего нельзя сказать про независимые проекты, как «Невидимый театр», например. Почему?
— Думаю, потому что эстетика «Невидимого театра» достаточно сильная. Он со зрителем общается напрямую, легко. Это удивляет и цепляет. Ты приходишь в театр, а тебе в глаза смотрят и говорят: «Привет!» Конечно, ты будешь считать это верхом современности.
Но мне не кажется, что государственные театры остались в кювете. Такого нет. Просто способы общения и публика у театров разные. Нет в чистом виде классических театров или чистого андеграунда. Сегодня очень много пересечений: классика проникает в андеграунд и наоборот, тем самым они обогащают друг друга.
— Уже почти пять лет вы служите в БДТ, но прошлой осенью была премьера «Общаги-на-Крови» в «Невидимом театре», где вы были в главной роли. Как так вышло?
— Это было достаточно просто. С Сеней (Семен Серзин. — Прим. ред.) мы учились почти параллельно. Я еще хотел участвовать в спектакле «Как хорошо мы плохо жили» по Борису Рыжему, но не получилось. И потом возникла «Общага-на-Крови». Сеня собрал ребят, в том числе моих однокурсников: Женю Санникова (актер Малого драматического театра. — Прим. ред.), Лешу Фролова (актер Александринского театра и Большого драматического театра. — Прим. ред.). И мне просто не захотелось отказываться от очень крутого предложения.
— Полноценные пробы были?
— Нет, не было никаких проб, кастингов. В «Невидимом театре» так не работает. Более анархичного и удивительно точного распределения ролей я не видел никогда. Просто Сеня знает актера не только как профессионала, но и как человека, друга, товарища. Поэтому говорит: «Ты и ты». И не возникает вопроса: «Почему?»
— В одном из интервью вы говорили, что однажды у вас было две премьеры в один день (или два спектакля). Как в таком случае у вас получалось из одного персонажа перевоплотиться в другого?
— У меня нет такого, так как я особо не готовлюсь к ролям, не погружаюсь в персонажа, поэтому и несложно. Это были два совершенно разных спектакля: один — детский, второй — вечерний, поэтому все получилось нормально. Хорошая была закалка.
— Бывали ли у вас в жизни ситуации, когда приходилось применять актерские навыки? Расскажите о таких.
— Хотел бы я сказать, что нет. Но из-за того, что происходит некая профдеформация, наверное, делаю это неосознанно. Я стараюсь не пользоваться этим, потому что не понимаю, как мне это может помочь.
Я иногда просто очень внимательно наблюдаю за человеком, передразниваю, кривляюсь, мне просто это нравится. Не знаю, можно ли сказать, что я пользуюсь актерской профессией таким способом?
— И последний вопрос: как быть, ты пришел на ужасный спектакль, а до антракта еще далеко?
— Сам не знаю, что делать. Досидеть до антракта и уйти. Иногда можно, конечно, досмотреть до конца. Вообще я пользуюсь несколькими вариантами. Если ты видишь, что спектакль ужасный, просто отвратительный, то начинай смотреть на зрительный зал и составлять впечатление, общую картину восприятия людей. Можно, если смотришь какую-то драму, представлять, что это комедия, — это будет веселить. Еще можно подумать, как сделать лучше спектакль, что исправить. Или просто уйти в антракте. Я, кстати, не сторонник того, что если тебе не нравится спектакль, то его нужно все равно до смотреть до конца. Это ужасная вещь.
Фотографии: Полина Назарова и Георгий Кардава
Еще почитать по теме
